Несколько лет назад мы с Димой Шерембеем, главой правления Всеукраинской сети людей, живущих с ВИЧ, договорились записать интервью. Шли месяцы, годы. Дима был всё время занят, я раз пять меняла вопросы. И вот когда отчаяние обрубило всякое желание, Дима прилетел в Кишинёв на Национальную конференцию по ВИЧ/СПИДу. Ну и отчитался по полной – поговорили о сотрудниках, о мате, обсудили легализацию наркотиков, и о детях не забыли.

 

Дима, мы с вами договаривались об интервью года два назад, и с тех пор у вас постоянно не хватало времени на меня. Вы, правда, такой занятой?

Да, со временем у меня полный завал. Но главное, что мы с вами всё-таки встретились сегодня, как должны были. В этом был основной смысл.

Вы верите в то, что всё в этой жизни не случайно?

Не верю (смеётся). Я думаю, что люди строят свою жизнь своими руками. Для меня это важная опция в жизни, важный принцип. Когда ты сам отвечаешь за всё, что происходит в твоей жизни, у тебя не существует виноватых. Этот принцип сразу исключает вероятности, гороскопы, договоры с дьяволом. При всём наличии либо отсутствии веры не надо с себя снимать ответственность, перекладывая её на кого-то. Если у меня чего-то нет в жизни, значит, я либо что-то сделал, либо не сделал.

Плюс к этому принципу существует ещё один: нет поражений как таковых. Есть эпизодическое невыполнение задач. И тогда всё становится легко. Эти два принципа мне всегда помогали жить, где бы я ни находился, в каких бы тяжёлых условиях ни был. Они мне помогают в личной жизни, в профессиональной, они помогают делать выводы и очень упрощают процесс восприятия мира и жизни. Именно благодаря этим принципам в моём окружении очень мало людей, которые ноют.

Или жалуются?

Именно. У меня нулевая толерантность к этому, я это не люблю. Это крайне детское поведение. Оно глупое и неэффективное, я даже время на это не трачу.

А как вы сотрудников отбираете на работу?

В строительстве команды есть часть спонтанных, а часть очевидных принципов. В этом супермаркете, к сожалению, нет такого строго обозначенного ассортимента. Да и ассортимент небольшой. Даже мы сами, я имею в виду себя, – не самые удобные люди для других людей.

Так вот, если вы точно понимаете, что не существует золотых команд, которые можно пойти и приобрести, значит, их можно выплавить самим. Да, на это придётся тратить время, да, это крайне неблагодарная работа. Я бы не хотел преувеличивать смысл той деятельности, которой мы занимаемся, но в ней есть фундаментальная характеристика – наша работа связана с жизнью людей напрямую. Качество этой работы влияет на то, будут жить люди, или нет. И, к сожалению, время не на нашей стороне, значит, мы должны его опережать.

Когда мы собираемся всей командой, люди говорят объективные вещи: не получается, у конкурентов больше ресурсов, силовики нас давят. У меня есть простой ответ на всё это: нам надо быть лучше, нам просто надо быть лучше, быстрее, умнее, оперативнее, и в этом весь секрет. Не надо каждый день открывать несовершенство мира, потому что если я всё время буду думать о конкурентах, зачем вообще что-то делать? Если уж мы взялись за работу, в которой есть такой индикатор, как человеческая жизнь, надо чётко понимать, что нам кто-то делегировал её. Мои требования к команде просты – существует единственный индикатор, по которому мы замеряем труд, – это успех. Приносить неуспех – это все делают, мне такое не нужно. И, конечно, команда привыкает к тому, что ко мне они придут только тогда, когда они сделали реально всё: они вырыли все каналы, простучали во все двери, разбили все окна, провели все раскопки и поняли, что чего-то им не хватает. И вот тогда они придут ко мне за советом.

Понимание, что в жизни всегда есть решение – оно меня выручало много раз. Приведу пример: все люди хотя бы один раз играли в компьютерные игры, и если вы кому-то из них скажете, что вот в этой игре нет выхода – это же нелепо. Не программируют игры с тупиком. И точно так же я отношусь к жизни. Никто не создавал её с формулой тупика. Потому что сама жизнь говорит об обратном. И когда человек не находит решения, проблема не в решении, проблема в мотивации этого человека.

Чего категорически нельзя в вашей организации, можете перечислить?

Опускать руки. Не потому что я не толерантно отношусь к факту, что люди устают. Я не воспринимаю, когда люди в ответ на предлагаемые идеи тут же начинают прогнозировать отрицательный сценарий. Они руководствуются страхом, какими-то другими вещами, и это меня крайне раздражает. Это как ребёнка воспитывать: вы же понимаете, что трёхлетний ребёнок, которого учат игре на скрипке – не гений, но вы ему говорите, что у него есть талант, дар. И этим вы закладываете в нём уверенность в себе, перспективу в будущей жизни.

Основополагающая роль любого руководителя – мотивировать. Коллектив – это стопроцентный ресурс, который сможет разбить любую стену. Вопрос в том, какую мотивацию я подложу под их ноги, чтобы она их вела вперёд. Мотивация – это не время года, это управляемый процесс. И мы понимаем, когда мы умеем замотивировать. Почему люди бросают курить, начинают заниматься спортом? У них есть особая мотивация это делать. Представим на секунду, если бы в нашей среде у людей была мотивация победить? Да мы бы так зажили! Именно мотивация даёт возможность использовать абсолютно всё для достижения цели, точно так же, как и демотивация.

Я могу сделать вывод, что если в Молдове пока такая ситуация с эпидемией – она не останавливается, поздно выявляют ВИЧ-инфицированных, люди не хотят принимать терапию, – это говорит о том, что кто-то там наверху или внизу не мотивирован на успех?

Это вопрос о немотивированности, в политическом, практическом смысле, в любом. Несмотря на всё это, у Молдовы небольшой букет успехов, при всём том, что есть часть неудовлетворительности. В вашей стране внедрены система электронного обслуживания, оказания услуг через аптеки, метадоновая терапия, программы снижения вреда. В ней много того, чего раньше и в прогнозах не было. Меня радует, что все эти успехи не являются лежаком, на который нужно ложиться и радовать себя. Все активисты и люди, которые работают в этой сфере, должны понимать, что они являются основным драйвером. И этот драйвер должен работать гораздо сексуальнее. Он должен раздражать всю среду, чтобы она шла к успеху. И кому-то эту роль надо брать на себя. Потому что этих людей в принципе мало. Но раз появились активисты, у которых достаточно харизмы, либо желания, либо внутренних мотивов – перед ними стоит задача возбудить всех. Это простая формула победы, когда я сам берусь, а все не ходят – я расстраиваюсь. Но я могу потратить силы, чтобы они все забегали. И тогда я в десять раз умножу то, чего я могу добиться.

Знаете, когда с кем-то говоришь о вас, у людей сразу в ответ реакция: «А, это тот, который матерится?». Я уже про майку вашу знаменитую «Fuck соrruption» молчу. Вы всё это специально делаете, чтобы раззадоривать людей?

Давай так. У меня нет никакой проблемы деликатно выражаться, у меня нет проблемы политкорректно объяснять причины, я просто в этом не вижу никакого смысла. В моём случае это неэффективно. Это коммуникационный процесс: я могу долго и сложно рассказывать, что ценности политиков не ориентированы на людей, но могу проще сказать – это тупо животные, которые жрут деньги, и срали они на людей. Это лаконичная характеристика, которая абсолютно всем понятна, и не надо углубляться в какие-то расчёты.

Я просто понял, что вот такое обращение значительно сокращает путь этой демагогии. Конечно, есть люди, которые не понимают того, как я выражаюсь, и осуждают. Но правда заключается в том, что мы очень долго готовы говорить о проблемах, которые касаются персонально нас, и ничего не делать. И у нас была одна такая проблема – проблема доступности к обезболивающим в Украине. Мы давно партнёры с фондом Сороса, и они ко мне обратились, чтобы я придумал для них креативную идею – как можно ускорить процесс думания чиновников, чтобы обезболивающие стали доступны людям. Я придумал простую кампанию и назвал её «1 минута боли». Я предложил чиновникам пережить одну минуту боли, которую переживают онкобольные. Мы сделали прозрачные чашки, написали на них «1 минута боли», наливали туда кипяток и предлагали им взять в руки чашку на 1 минуту и крепко сжимать её. Это простая иллюстрация того, что переживает человек на самом деле. И вот такой способ очень быстро заставил чиновников пережить на минуту ту боль, которую переживают тысячи украинцев каждый день из-за того, что не могут купировать боль месяцами.

Я считаю, что лаконичность и простота – это самый важный принцип коммуникационных процессов. И если вы очень просто можете донести ёмкие смыслы – вы просто фантастический коммуникатор. Я не сторонник того, чтобы все матерились и нецензурно высказывались, но есть люди, которые заслужили именно такое общение. Они заслужили, чтобы о них так говорили.

Когда же я предложил сделать майки «Fuck corruption» – небольшое количество партнёров были рады этому слогану. Я же напялил эту футболку и поехал на заседание ООН в Нью-Йорк. И мне было насрать. Потому что я считал, что степень культурности в дискуссиях на тему коррупции чиновников в Украине достигла своей шизофренической формы. Вот о педофилии так не разговаривают: «Вот вы знаете, это такое явление…», все сразу хотят рыгать и не иметь к этому отношения. Коррупция в тысячу раз хуже любой педофилии, потому что коррупция в здравоохранении – это прямое воровство жизни. Каждый украденный доллар в здравоохранении – это чья-то украденная жизнь. За сутки 1400 человек в Украине умирают из-за болезней. Просто потому, что им не обеспечили условия, чтобы они выздоровели. Поэтому«Fuck corruption» – это самая простая форма высказывания. Были люди, которые говорили, что это неприлично. На что я отвечал: «Когда будут вашего близкого избивать под подъездом, подойдите и скажите этим людям: «Вы знаете, вы себя ведёте не совсем корректно, это нарушает законы Украины». Очевидно, вы будете себя вести иначе, как минимум, вы будете физически препятствовать этому. А если, не дай Бог, на вашего ребёнка поднимет руку пьяный взрослый? Как вы будете реагировать? Я не призываю людей к насилию, но когда это касается нас или наших близких, вот тогда мы становимся крайне нетолерантными, потому что для нас самое главное – защитить их. За одни сутки в Украине умрёт 1400 человек, из-за коррупции в здравоохранении. И все те, кто призывает относиться к этому толерантно, –они же сами поддерживают это убийство.

Создаётся впечатление, что вы постоянно с кем-то боретесь, ругаетесь, что-то доказываете.

Я ещё пишу стихи, читаю книги, у меня много разных увлечений. Просто ругань – это более заметные вещи. Если человек подерётся или поругается – это все заснимут, и все об этом узнают. А если он книги читает – ну, ничего особенного. Много лет назад люди с ВИЧ жили в состоянии высокого уровня самостигматизации, когда я начал заниматься этой работой и стал частью большой организации, я всем сразу же заявил: «Нельзя выиграть эту войну из-за угла, нельзя быть анонимным борцом. Надо выйти и заявить – мы люди, которые живут с ВИЧ, и вот чего мы хотим». Несколько активистов так и поступили.

Это было в 2014 году?

Нет, ещё раньше. Я всегда выступал с открытым лицом, я никогда не давал интервью анонимно или за ширмой.

То есть это вообще нормально вот так давать интервью и заявлять о себе?

Очень важно, чтобы у человека была персональная мотивация и ответственность. Человек должен понимать, что публичность вызывает определённую реакцию. Просто мне плевать на то, как ко мне относятся, вот и всё. Так было всегда. Я ведь понимаю, что люди не думают обо мне: «Ой, Димочка», они думают обо мне: «Мразь, тварь и всё что угодно». По разным причинам – завидуют, не любят, но неужели это для всех открытие, что люди могут о вас плохо думать? Меня же всегда волновал только один факт, как я к ним отношусь. Моё качество жизни не определяется тем, как обо мне думают. Оно определяется только тем, что я думаю об этих людях. Потому что это переживаю я. Я переживаю думание об этих людях. И я к ним отношусь толерантно.

Ко всем?

Нет, конечно. Есть твари и мрази, которых я ненавижу, такие тоже существуют. Но концептуально все люди имеют право на ошибку, и вы знаете, хорошему человеку везде хорошо. Это моя поговорка. Потому что то, что я переживаю – это моя собственность, это моя жизнь. Вы в любой момент можете думать о хорошем и о говнище, и вы сами выбираете, о чём думать. Это право мне пришлось испытать на себе не только в хороших условиях, но и в плохих, где тебе надо ещё головой не тронуться, и ты понимаешь, что ближайшие перспективы на четыре — пять лет – это только стены. Я дорожу этим – способностью быть благодарным себе, родителям, детям, окружающим. Это мне очень сильно помогает жить.

У вас всегда был этот навык – быть благодарным?

Он приобретался, конечно же, трудом головы, жизни и сердца. Это надо было развивать, культивировать. При всём том, что я мегагиперактивный, и раньше мог взорваться за полсекунды. И мне надо было работать над этим, добиваться более позитивного, осмысленного поведения.

Зачем вы приехали на конференцию в Молдову?

Есть вещи, в которые я верю. Если будет хоть один человек, который закусит губу и скажет : «Вот это будет в моей стране» – это уже нельзя остановить. Мы ездим в разные страны, оказываем техническую помощь. Точно так же много лет назад мы приехали в Молдову. И ребята, которые здесь были и принимали нас, – у них было рационально-взвешенное отношение к событиям, которые тогда происходили. И моя задача была – просто взять ластик и стереть эти границы, нарисованные карандашом, и показать, что там всё то, чего вы захотите, будет именно так. И теперь все перемены, которые они планировали – произошли именно тогда, когда их запланировали. И эти перемены происходят каждый год, и динамика такая, что я сейчас с восхищением смотрю на то, какие они все-таки талантливые люди. Я приехал сюда, чтоб сказать спасибо за то, что они сделали.

И второе: я понимаю, что для Молдовы осталось ещё чуть-чуть, чтобы из всего региона стать красочным примером. Примером страны, у которой нет больших экономий, оборотов ресурсов, и при этом страна может решать задачи, которые многие страны с другими экономиками до сих пор не осилили. И это будет вдохновляющим примером для всех остальных.

У вас очень тёплые отношения с Русланом Повергой. Вы, правда, хорошие друзья?

Ну, смотрите, ведь та организация, в которую я приехал много лет назад и о которой говорил – это и есть ваша организация. Бывает так, что ты приехал просто привезти хорошее настроение, что возможно всё, и все люди уже не могут остановиться. И ты вроде нового ничего не принёс, ты просто раздул то, что в них было всегда. Но был какой-то фактор незнания, как далеко можно раздувать этот огонь. А потом люди уже понимают, что, сколько ты там надуешь, столько оно и будет. И поэтому есть вот такая добрая, профессиональная близость, потому что мы одинаково смотрим на вещи, которые происходят.

Давайте немного в другую сторону отойдём. Представьте, что вам предложили стать министром здравоохранения Украины, вы бы согласились?

(Дима сразу же нецензурно выругался). Все в Украине знают, что это был бы джихад и выжженная земля.

Погодите, согласились бы или нет?

Конечно же, да, я бы просто сначала в это не поверил.

Мы гипотетически говорим.

Если гипотетически, я скажу так – команда Минздрава Украины сегодня такая, в которую я тотально верю и поддерживаю.

Вы сейчас говорите о команде Ульяны Супрун?

Да. Впервые за всю историю здравоохранения Украины, это надёжная и открытая дверь перемен. Мы работали с разными министрами, и знаем, чего стоит закрытая дверь, как долго ты можешь стоять около неё, а в это время будут умирать люди. Желание перемен у команды Супрун носит стопроцентный характер, важно не устать, чтобы мотивация оставалась на том же уровне.

В её команду вы бы пошли?

Конечно. Я не верю в миф, что люди из НПО не могут заниматься политикой, это просто боязнь ответственности. Я понимаю, что я – это такой багаж не совсем удобный, и не хотел бы команде составлять проблему своим прошлым. Поэтому я готов быть на сорока восьми ролях, но чтобы всё работало эффективно. При этом я уверен, что если вы занимаетесь чем-то, что влияет на 200 000 человек – это уже называется политикой, разницы нет, кто вы и кем вы работаете. Вы формируете ценности, в которые верите сами.

Ваша сеть, которая однозначно влияет на 200 000 человек, занимается политикой?

Мы не занимаемся политикой, мы влияем на 200 000 человек (смеётся).

Окей, ушли от ответа. Давайте о другом. Как вы думаете, с государством надо договариваться, бороться, помогать?

С ним надо уметь делать всё – любить, ненавидеть, главное – получить результат. Это единственный индикатор работы с политиками. У нас в этом любовном романе были такие жёсткие периоды, что просто караул. Мы выработали простую формулу поведения – люди, которых мы представляем, это приоритет номер один. А отношения со всеми остальными приоритетом не являются. Это всего лишь ресурсная составляющая достижения этих целей. Разницы нет – кто приходит к власти. Надо выработать такую систему коммуникации и взаимодействия с ними, чтобы это приносило результат. И всё. Если вы их бьёте, и это приносит результат, бейте. Если вы им помогаете, и это приносит результат, помогайте. Но в любом случае любому пенёчку будет своя вода либо палка. Надо только найти своё средство мотивации, которое способно заставить их что-то делать ради изменений.

Кто вас мотивирует?

Я начну издалека. У меня были моменты, когда я понимал, что меня не будет. Они были очень точные, я просто понимал, что это конец. Но трудности даже такого характера для меня никогда не были причиной, чтобы я руки опускал. Они всегда играли в противоположную сторону, они меня наоборот мотивировали, что нет, ни хера, до свидания, будет так, как я сказал. Мотивация – это то, чем вы управляете сами, и важно усвоить это для себя. Решение принимаете вы, а не ваши близкие, улица, президент. Только вы принимаете решение, как далеко вы пойдёте, и будете идти.

Просто есть вещи, ради которых я живу. Когда мне ставили диагноз ВИЧ – это было много лет назад, и тогда не было никакого лечения, ничего не было, были какие-то левые капли для иммунитета и всё. И я тогда понял для себя – времени мало, и его надо потратить на то, что важно для меня. Год, два, три – сколько останется.

Есть люди, которых я люблю, и я всегда откладываю их на потом. Когда будет время. Но факт в том, что времени нет. Его просто нет. И вот тогда, когда я уже узнал о статусе, тогда принял для себя решение: каждый день, когда я буду засыпать, я буду знать, что те люди, которые мне дороги – они будут рады. Тогда я сделал максимум, чтобы они не знали о моём заболевании, потому что это может нанести им ненужную боль. Я жил в небольшом городе и через месяц-два узнали, конечно, все, а я выдумывал истории, что это всех надурили, я их утешал, с анекдотами и шутками о смерти.

У вас уже была своя семья?

Нет, были близкие, сёстры, друзья, родители.

И была мотивация?

Да. Мотивация – фантастический ресурс, который человек для себя может открыть, и делать всё что угодно. Количество лет, которые вы проживёте, не является критерием того, какая ваша жизнь. Вот что вы проживете за те годы – это и есть тот самый критерий.

Когда вы начали лечение, как изменилась жизнь?

Я начал лечение в крайне тяжёлом состоянии, у меня было 50 кг веса, две дырки в лёгких, гепатит, разрушенная печень и ВИЧ. Но я был такой бойкий скелет, что понимал – меня не победить. У меня было очень мало клеток иммунитетов, я попал в первую десятку людей, которые начали терапию в Украине. С 2003 года я пью необходимые препараты, уже около 14 лет.

Вы на эти таблетки тогда смотрели как на спасение?

Это было единственным, научно доказанным решением этой проблемы, другого не существует. И оно показало результат. Я в результате терапии вылечил туберкулёз, гепатит. Осталось последнее заболевание, я планирую вылечить его до 2020 года.

Какое?

ВИЧ.

Почему именно до 2020?

Ну, я так решил. Я всё-таки думаю, что научный мир и технологии подобрались так близко, что мы находимся на грани этого мирового открытия – полного излечения от ВИЧ.

Когда у вас появились дети, жизнь как-то изменилась?

Когда я узнал о своём статусе, дети для меня были чем-то невозможным, они даже не попадали в список тех дел, которые я панировал сделать до того, как жизнь закончится. Мне тогда казалось, что я могу добиться всего, но дети были чем-то невозможным. Сегодня моему ребёнку старшему семь лет, второму четыре года. Я когда смотрю на них, когда они меня приходят обнимать, – не верю, что такое чудо есть в моей жизни. Я семь лет подряд папа и до сих пор не привык, и это меня удивляет. Я не могу привыкнуть к такому подарку, для меня это какая-то потустороння жизнь – это моё счастье, и оно выглядит вот так. Я на них насмотреться не могу. Это что-то фантастическое, когда ты можешь быть после себя дальше. И они как-то забирают так много любви, тепла, нежности. Они являются хорошим учителем в моей жизни, потому что мало людей, которые мне могут что-либо указывать. А дети могут вести себя со мной так, как никто. И в какой-то момент я понимаю, что они меня меняют. Я их люблю, у них простое право доступа ко мне, и мне комфортно с ними. Потому что думаю, что мы как люди становимся дубоватыми с возрастом. И вот дети могут расшевелить в нас эту дубоватость. Я понимаю, что буду восхищаться и дальше.

Когда же вы на них время находите, если постоянно в разъездах?

Нет его, этого времени, и я отчасти страдаю от этого. Просто я знаю, что где-то есть люди, которых вы любите. Вы, может, не видели их пять лет, но они живут в вас всегда. Сам факт их наличия вашу жизнь тотально меняет. Я понимаю, что эта переменная, и её не изменит никто. Разве что на Луну нас всех закинут. Просто сам факт того, что у меня есть дети, даёт мне атомную энергию. Единственный дискомфорт – мы скучаем. Меня может не быть дома неделю, полторы, я могу поздно прилетать, рано улетать. Но знаете как: мы живём в своей голове со всеми, кто нас любил. Хотя их может не быть с нами уже. Я именно отпечатался в их голове. Единственное, что я хочу для своих детей – чтобы они были счастливыми. Это навык, который не связан ни с чем.

Когда их спрашивают, кем работает их папа, что они отвечают?

Они знают, что папа – главный, что папе всё можно. Вот это вот: «Папа, тебе всё можно, на работу можно не идти, у тебя есть карточка, давай купим лего». Всё. Они, конечно, в общих чертах понимают, где я работаю и что делаю.
Расскажу случай, который очень хорошо описывает наши отношения. У меня как-то была успешная кампания, и вот я прихожу домой возбуждённый и начинаю со своим старшим общаться и говорить: «Сынок, у тебя всё получится, ты такой молодец, ты так играешь в шахматы, так рисуешь!». А он смотрит на меня и говорит: «А зачем ты мне всё это говоришь?». И тут я, конечно, растерялся, но ответил: «Мне так важно, чтобы ты это запомнил, чтобы никогда не забыл». А он мне: «Да я это и так знаю».

Как ваша жена относится к мужу, который появляется дома временами?

Нельзя на такие вопросы смотреть классически. Люди, которые женятся или выходят замуж, должны понимать, какую мебель они покупают. Отношения не должны быть пленом. Нужно давать человеку право реализовывать то, что он любит. В таком браке возможно всё. Я очень свободолюбивый, даже крайне. И моя жена уважает это во мне, за что я ей безумно благодарен. Я, кстати, наркотики бросил только из-за того, что хотел свободы. Мне же барыга каждый вечер приносил на точке дозу, и в какой-то момент я понял: «Всё, это больше не повторится. Я точно знаю, чем всё закончится». Тогда я просто пошёл в противоположную сторону. И оттуда не возвращаюсь с 1998 года.

Сорваться не боитесь?

Про наркотики у меня очень простой ответ – тупее состояния в моей жизни не было. А я очень не люблю тупые состояния. Да, я был молодой, крайне любопытный, мне всего хотелось, ещё и балдел от этого. В какой-то момент я понял, что моя жизнь превратилась в «заснул – проснулся». Чистая шизофрения. И вот тогда я решил начать радоваться жизни без наркотиков. Тем не менее, наркотики были частью моей жизни, и я очень либерально к этому отношусь.

Вы за легалайз?

Да, по одной простой причине. Это не вопрос морали, это вопрос безопасности. Легализация – это новая ступень возможностей, это открытость к тому, что люди могут сидеть за одним столом и решать очевидные вопросы. Как только наступит легальный мир, проблемы перестанут быть такими завуалированными, непонятными. Они станут очевидными. И все выдохнут одновременно. Мы знаем, как существует нелегальный мир. Но мы не умели и не умеем жить в легальном мире. Весь цивилизованный мир сказал – самый здравомыслящий путь, путь открытости к легализации. А все эти страхи – они выдуманные. Они покрывают тот чёрный нал, который крутится в обороте наркотиков, проституции и всём остальном. Всё надо легализовать, открыть и иначе обсудить.

Работа не стала для вас наркотиком?

Я ведь не употребляю наркотики не потому, что нельзя, а потому, что неинтересно. Зато сейчас мне интересно другое – профессиональная реализация, возможность учить людей, самому учиться, это даёт мне большое количество счастья, меняет меня и людей вокруг. И если это наркомания – это бомбовая наркомания. Я желаю, чтобы все подсели на эту иглу. В результате такого торча мы будем жить крайне быстро, оперативно и интересно. И я всем предлагаю присоединиться к этому.

Текст: Елена Держанская
Фото: Константин Димитренко

 

Подписывайтесь на нашу страницу в Фейсбуке и Одноклассниках!
positivepeople.md