Еще один герой в моем личном списке героев во всех смыслах этого слова, еще одна история из жизни, еще одна исповедь о том, как тяжела и прекрасна жизнь одновременно. Сегодня беседуем с Женей Черновым, волонтером терапевтической общины «Viata Noua» и работником одноименной ассоциации.
Женя, мы с тобой последний раз общались ровно год назад, когда снимали проект «Душа под прицелом». С учетом прошедшего времени, сколько ты в трезвости?
С октября 2010 года, четыре года получается.
Что у тебя в жизни сейчас происходит?
Терапевтическая община – это главный пункт в моей сегодняшней жизни, он включает в себя и волонтерство и работу. Так же я работаю в проекте по снижению вреда в ассоциации «Viata Noua», в рамках которого мы будем раздавать шприцы, презервативы, спиртовые салфетки, мази и печатный материал представителям уязвимых групп. Кроме того мы будем их консультировать, переадресовывать и в случае необходимости сопровождать. То есть, если человек на данном этапе жизни не готов завязать с наркотиками, то мы хотя бы поможем ему снизить риск передачи опасных инфекций.
А что с личной жизнью у тебя сейчас? Прости, если очень прямолинейно.
Я бы не хотел говорить, так как отношусь к этому очень ответственно и понимаю, что многое зависит от меня. Отношения должны строиться на честности и открытости, и если в будущем у меня появится вторая половинка, мне придется рассказать о том, что у меня ВИЧ. Я должен открыться, это важно.
Ты готов?
Меня это настораживает.
Но ты же понимаешь, что на самом деле все это полная ерунда. Если человек тебя любит…
Знаю, но меня это беспокоит.
Скажи, а насколько ты себя гармонично ощущаешь сейчас, при твоем статусе?
Я научился жить с этим, я принимаю себя, это самое главное. Если я буду себя принимать со статусом, то и окружающие будут. Если нет — я все время буду в конфликте. Я такой какой есть, у меня ВИЧ, но жизнь продолжается. Конечно, не надо ходить с транспарантом и кричать о своем статусе на каждом перекрестке, но страх неприятия надо уметь в себе побороть.
Сколько тебе потребовалось времени, чтобы прийти к этому?
Довольно много. Мне помогали мои друзья, особенно Вова Додон, Сережа Малыхин – они принимали меня такими, какой я есть. Помню, как было сложно в самом начале этого пути, когда мы с Вовой проводили тренинги в школах в Новых Аненах, во время которых мы информировали о ВИЧ/СПИДе. По сценарию, в конце тренинга я должен был открывать свой статус.
Какая была реакция?
По-разному, но поддержка была всегда. Многие подходили, жали руку, обнимали, и все же, это был стресс для меня — надо было каждый раз преодолевать барьер. Сейчас если надо, я это делаю, потому что знаю, для чего.
Для чего?
Для того чтобы снизить дискриминацию, чтобы люди знали о том, что жизнь продолжается даже после постановки такого диагноза. Существует много болезней, еще более опасных, чем ВИЧ. Просто такую шумиху развели, а на самом деле все намного проще, чем кажется.
Что изменилось в твоей жизни с появлением статуса?
Переоценка ценностей произошла, я стал ценить жизнь. Это укрепило меня, я стал сильнее, хотя я бы не сказал, что до этого я был слабым. У моего отца был очень жесткий характер, девять лет я занимался борьбой, все это наложило определенный отпечаток — я по натуре очень выносливый, но не бунтарь.
Возвращаясь назад, ты бы что-то изменил в своей жизни?
Жизнь не повернешь назад, но я бы по-другому ее прожил. Прислушивался бы к родителям, однозначно. В юношестве я злился на мать, из-за того, что она мне якобы многого недодала. Сейчас я понял, что мать дала мне и моей сестре ровно то, что было заложено в нее, больше она дать просто не могла. Мама выросла в семье, где было 8 детей, она была самой младшей, росла в послевоенные годы, было тяжело.
А как вообще родственники отнеслись к твоему статусу?
Они меня поддерживали и поддерживают, это, кстати, мне заметно облегчило восприятие самого себя.
Ты анализировал, когда в твоей жизни что-то пошло не так?
Это было давно, в какой-то момент я начал комплексовать из-за своего роста. Хотя сейчас я понимаю, что это вообще ерунда, но тогда я накрутил себя до такой степени, ты не представляешь. Не смотря на то, что в классе я был компанейским парнем, этот комплекс застрял в моем сознании и постепенно формировал перекошенную самооценку.
Когда ты съехал с дороги?
Когда развелись родители. Они продолжали жить и это было тяжело, поэтому я каждый день просто убегал от всего этого – утром рано уходил в школу, приходил поздно, чтобы не видеть скандалов, пьяного отца. Меня воспитала улица, хотя мама старалась для нас как могла – мы каждое лето ездили на море, отдыхали в пионерских лагерях, всегда была сыты, одеты, обуты. Но конечно не хватало отца как такового, он не давал никакого воспитания, я видел только жесткость. И теперь я понимаю — то, чего мне недодали, я должен отдать своим будущим детям, любым способом.
Когда в твоей жизни появился алкоголь?
Еще в младших классах, мы начинали выпивать на улице, в каких-то компаниях. Курил я вообще с первого класса. Что касается алкоголя, он давал мне ощущение взрослости, у меня появлялась раскованность, пропадала робость и все накопившиеся проблемы. Помимо алкоголя в моей жизни так же были наркотики, много чего было, в общей сложности я находился в зависимости почти 30 лет.
А когда бы конкретный кризис?
Когда узнал о статусе. Это было в тюрьме, 2000 год. Я периодически допускал такую мысль, но никогда не думал, что будет так, как вышло. Тогда анализы брали у всех, поголовно. Помню, когда врач сказал что анализ положительный, первое что я его спросил «Так что мне сейчас переходить в ту камеру, где все ВИЧ+?».
Была такая камера?
Даже две. Конечно, я никуда не перешел, у меня был очень толковый врач, который по полочкам объяснил, что такое ВИЧ и как с ним жить. В то время в тюрьмах попадались и такие, кто боялся просто находиться в одной камере с ВИЧ-положительными. Но в целом мы все друг друга поддерживали.
Что было, когда ты освободился?
Я уехал из Кишинева, наверное просто хотел убежать от самого себя. Но даже переехав в другой город, я не справлялся и снова начал пить. Много раз я бросал, потом срывался, и все по кругу. В один момент все вокруг ополчились против меня, и меня так накрыло, что я решил завязать всухую и началась белая горячка.
Когда ты пришел на реабилитацию?
Еще в 2005 я встретил парня, с которым сидел и который рассказал про общину в Березках. Пять лет я шел туда и не мог дойти, я считал, что справляюсь с проблемой — я же мог месяц-два пить, потом полтора не пить. Через какое-то время врач-инфекционист познакомил меня сначала с Ирой Додон, потом с ее мужем. Вова начал меня приглашать на разные мероприятия, акции, он впился в меня как клещ, не давал мне спуска, находил из-под земли. Довольно долго он меня подготавливал, прощупывал почву. И когда уже он понял, что я созрел вдруг начал мне рассказывать про то, с какими сложностями я могу столкнуться. «Это неблагодарная работа, ты можешь делать человеку 9 раз хорошо, а на десятый раз он возьмет и отрыгнет, а тебе надо все это проглотить и продолжать дальше работать, сможешь так?». Я задумался. Через какое-то время он мне сообщил, что меня взяли на работу в организацию, но с одним условием – я должен пройти реабилитацию. Довольно долго я оттягивал момент. В итоге пообещал прийти в понедельник, как это обычно бывает. Помню, как пропустил пять маршруток, курил одну за другой сигарету, и когда осталась последняя, смял ее, подъехала маршрутка, я сел и поехал.
Тяжело было?
Я бы не сказал. Я зацепился за шанс, увидел таких же ребят, как и я. В итоге я прошел полный курс, адаптацию и до сих пор я здесь.
Почему ты остался?
Само собой получилось. Хотя это нелегкий труд – работать с потребителями. Но я всегда тянулся к этому, я понимаю, что это за место, я вкладываю сюда душу, силы, нервы.
Как ты понимаешь понятие реабилитации?
Это восстановление того, что разрушилось – нашей жизни. Это долгий процесс, который требует усилий. Сегодня я, например, научился получать удовольствие от трезвой жизни, есть же столько естественных гормонов радости.
Когда они у тебя вырабатываются вот сейчас?
Когда в трудные моменты я понимаю, что меня принимают таким, какой я есть, когда мне подсказывают как поступить, когда вкладываешь в кого-то из ребят – и потом видишь реальные перемены.
Ты жесткий с ребятами?
Иногда да. Я просто так к себе отношусь, по-спартански. Мужчина должен быть мужчиной, и когда ребята иногда говорят «Я не могу, я устал», я начинаю злиться, что значит не могу? Собрался и сделал! Я всегда привожу в пример детей, больных онкологией. Насколько они герои, как они борются за свою жизнь, это же немыслимо! И когда здоровый человек с двумя руками, двумя ногами и головой говорит «Не могу», меня это возмущает.
О чем ты мечтаешь?
Я мечтаю аккуратно, но конечно верю, что у меня будет семья, дети, большой дом.
А что будет в твоей жизни через пять лет?
Трезвость, мне бы хотелось в это верить. И скорее всего я все так же буду продолжать помогать другим, мне кажется это мое.