Мы продолжаем серию интервью в рамках проекта «Позитивной девиации». Наш новый герой – Олег Тюрин, волонтер социального центра «Viata cu Speranta», который больше 13 лет живет с ВИЧ и делает это с гордо поднятой головой.
Олег, месяц назад я брала интервью у Тани Мещеряковой, и по ее словам вы уже должны были пожениться, буквально на днях. Все случилось?
Пока нет, у нас волокита с документами, поэтому роспись перенесли на конец октября.
Для тебя важно, чтобы отношения были официальными?
Однажды я уже был женат официально. Наш с Таней брак для меня будет вторым. Если честно, для меня штамп в паспорте не шибко важен, лишь бы был любимый человек рядом. А больше ничего не надо.
А зачем тогда женитесь?
Это больше желание Татьяны. Ну а для меня ее желание закон.
Извини, конечно, за такой вопрос, но почему распался твой первый брак?
Причин было много. Мы поженились в России, я там 13 лет прожил, у нас все было вроде бы хорошо. А потом, прямо перед тем как получить российское гражданство я узнал, что у меня ВИЧ. Мне же поэтому его, гражданство, и не дали – из-за ВИЧ-инфекции. Я им даже деньги предлагал, взятку. Но не помогло.
Но ведь это дискриминация, я имею ввиду отказ в выдаче гражданства?
Тогда никто об этом не думал, это был 2003 год. Для меня диагноз не было новостью, у меня два года был период окна и все эти два года я регулярно тестировался. Тогда сразу у 15 человек из моей компании выявили ВИЧ. Из них сейчас осталось в живых трое. Мы вместе кололись, тогда было много мака, растворителя, но мало аптек, шприцов и никаких программ снижения вреда. Так я и заразился, через общую иглу.
Сколько лет ты был в системе?
Около пяти раз я туда залезал. Я перепробовал все: скоростные наркотики, опиаты, героин, амфетамины, винт. Сегодня я полтора года не употребляю. Но временами мне как-то страшновато.
Почему?
Много знакомых ребят умирают от остеомиелита (воспаление челюсти – прим.ред.). И у меня периодически пуля в голове: «А вдруг и у меня начнется, что тогда?». Мне еще зуб недавно удалили и он у меня не заживал две недели. А тут как раз трое парней — один за другим — умерли от остеомиелита. А сколько еще таких претендентов… полно! Знаю минимум 10 человек, которых вот-вот настигнет та же участь. Девчонку, вот, знакомую завтра хороним, тоже умерла от остеомиелита.
Неприятный момент. Что ты чувствуешь, когда ребята умирают?
Я после похорон отца воспринимаю все это нормально, привык.
У вас с отцом были близкие отношения?
Он для меня авторитет, он меня вытаскивал отовсюду, и человеком тут был не последним – работал главным энергетиком города. Нас двое детей в семье – сестра и я. Папа ушел из семьи, когда я маленький был. Но когда надо было – он всегда приходил на помощь. Он болел 12 лет, при том что всю жизнь не пил, не курил.
Какие его слова тебе особенно запомнились?
Будь мужчиной и всегда отвечай за свои слова и поступки. Я это помню по сей день. Сколько я кололся, сколько был «в торбе», я никогда не связывался с полицией, никогда никого не предавал, не сдавал. Все свои проблемы старался решать сам. Только иногда приходилось просить отца, чтобы помог пережить ломку. Поскольку в лечебницу он стыдился меня отвозить, он просто закрывал меня дома, привязывал к батарее, стелил матрас, ставил ведро и все, разбирайся сам.
Это помогало?
Меня хватало на полгода. Потом я снова срывался.
А что помогло остаться в трезвости последний раз?
Я приехал из Москвы, лег в больницу «перекумариться», был 2012 год. Потом я познакомился с Таней и потихоньку стал употреблять меньше и меньше, начал посещать группы взаимопомощи, много волонтерить в социальном центре для людей, живущих с ВИЧ. Но больше всего на меня повлияла Таня.
Не жалеешь об этих годах?
Нисколько, это хороший жизненный опыт. Потому что если бы не тот опыт, не было бы того, что у меня есть сейчас. Да я бы и не ценил это так, как ценю. Мне этот опыт очень помогает, когда я общаюсь с молодыми пацанами. Я же их каждый день вижу, как они спайсы эти курят. Бывает, подхожу и прямо спрашиваю: «Зачем вам это надо? Вы посмотрите на барыгу, который вам это продает, он же сам никакой. Вы такими же хотите стать?». На что они мне: «Да не, мы пару раз и все». Я-то знаю, что такое эти «пару раз», это не пару раз. Потому что если ты попробовал и пришел во 2-3 раз за дозой, считай что тебе понравилось. Ему, парню этому кажется, что у него все в розовом свете когда он «вмажется». Сразу все становятся такими умными, разговорчивыми. Но это обманчиво.
Что тебе давали наркотики?
Даже не знаю. Кайф, наверное кайф. Его и хотелось. Потом уже употреблял из-за того, что «харило». Наркотик же по сути приносит удовольствие только первое время. Потом уже ты его потребляешь просто для того, чтобы чувствовать себя нормально. Бывалые наркоманы так и называют его «лекарство». Потому что без наркотика ты себя ощущаешь больным.
Смотри, сейчас общественность разделилась на два больших лагеря – одни говорят, что наркотики и самих потребителей надо изолировать, другие выступают за программу снижения вреда. Ты, пройдя через все это, к какому лагерю себя относишь?
Закрывать потребителей точно нельзя. Это же больные люди, я был точно таким же когда-то. Это и не поможет, все равно кто-то один из них вырвется и найдет способ добыть наркотик. Сами наркотики тоже истребить невозможно. Проблема в самом человеке. Ну дадут мне стерильный шприц, а что мне с ним делать, если у меня нет денег купить дозу? Приходится идти воровать. Ни то, ни другое не работает.
А что работает?
Только личный жизненный опыт, ничего другого. Никакие листовки, лекции, фотографии – это все не помогает, я проверял ни раз. Нужно передавать свой опыт, рассказывать и показывать на себе – к чему это привело. И опять же СМИ и социальные сети – они оказывают огромное влияние на подростков. Только личные, позитивные истории тех, кто все это преодолел, они реально работают.
Ты согласен с тем, что бывших наркоманов не бывает?
Конечно, я про себя не могу сказать на сто процентов, что никогда не сорвусь. Риск есть у всех и у меня в том числе. Это страшно, но я уверен что мне просто не дадут. У меня сильная поддержка от Татьяны. Мы уже полтора года вместе и с ней я вообще забыл про наркотики. Мне дороже спокойствие ее и моих родных, чем кайф.
Уже не секрет, что вы оба ВИЧ-положительные. Вам это помогает в отношениях?
Нам очень легко друг с другом. Представь, предыдущая девушка, когда я ей рассказал, что у меня ВИЧ, на второй день побежала анализы сдавать, хотя мы всегда предохранялись. Таня все это понимает, ей не надо ничего объяснять. Мы друг друга дополняем и это хорошо.
Ты, кстати, расстроился, когда узнал что у тебя ВИЧ?
Если четно я больше расстроился из-за того, что мне из-за ВИЧ-статуса не дали российское гражданство. А так мне вирус вообще не мешает. Я даже когда терапию начал пить у меня вообще побочных эффектов не было – выпил и пошел, ничего страшного. Жить-то охота. У меня все только начинается, как это – все будет, а меня не будет? Я, может, детей своих хочу. Здесь, конечно все не только от меня зависит, но я готов к таким кардинальным переменам.
Сколько тебе было, когда вы с Таней познакомились и начали жить вместе?
32. Когда мы с ней сошлись, я как будто открыл глаза. До Татьяны мне в жизни вспоминается только плохое, как будто все в тумане. С Таней я по-другому смотрю на жизнь.
Раз мы заговорили о хорошем. Ответь, пожалуйста, зачем тебе проект «Позитивная девиация» и насколько ты веришь, что он что-то изменит?
Конечно изменит. Проект нужен, чтобы людям помогать, чтобы общество поняло, что мы, ВИЧ-позитивные, живем точно так же со всеми остальными. Я убежден, что в каждом городе Молдовы есть такие же, как мы. Просто ни у кого на лбу это не написано. Мы обыкновенные, такие же и мы хотим жить без страха, без опасения. Тем же людям с сахарным диабетом, наверное, хуже – им надо инсулин колоть несколько раз в день, а мне один раз перед сном таблетку выпить. Чтобы все это донести и нужен был проект «Позитивная девиация». Он помог нам объединиться и вместе идти к общей цели.
Авторы метода «Позитивной девиации» считают, что надо всегда мыслить позитивно и во всем искать хорошее. Ты согласен с такой философией?
А иначе смысл вообще жить? Да, есть люди которые загоняют сами себя в какие-то рамки. И с ними надо говорить, убеждать, объяснять, что терапия – это наша жизнь, что ВИЧ — не конец света, что с таким диагнозом можно родить здоровых детей и вести нормальную семейную жизнь. И отношение к себе у таких людей будет потихоньку меняться. Не сразу, но по чуть-чуть дело сдвинется с мертвой точки.
Ты сам когда-нибудь сталкивался с дискриминацией?
Нет, наверное, потому что я себя не даю в обиду. Хотя помню однажды пришла к нам домой одна дамочка из соц.службы, а мама тогда не знала о моем диагнозе. И вот она на весь подъезд моей маме говорит: «Он должен прийти к нам, потому что у него СПИД». Мама тогда конечно сильно переживала.
А как ты ей рассказал в итоге?
Подкидывал литературу, ролики включал, и как-то вечером просто сказал: «Мам, у меня не только гепатит, но и ВИЧ». Первой маминой реакцией было: «И что мы будем делать?».
Что ты ей ответил?
«Мам, лечиться будем. Представь что у меня просто грипп». Отношения у нас с тех пор не поменялись. Мама меня поддерживает и я рад этому. Меня вообще ВИЧ не пугает, я больше всего боюсь туберкулеза и гепатита, потому, что он ласковый убийца. Еще тюрьмы боюсь.
А еще чего боишься?
Ну, может смерти. Хотя так прямо я об этом никогда не говорю, но боюсь, конечно. Все боятся и мне не стыдно в этом признаваться.
Скажи, а с врачебной дискриминацией сталкивался?
Нет, а как они могут меня дискриминировать? Они же давали клятву Гиппократу. Врач в принципе не может меня не принять из-за ВИЧ-статуса, я же в суд потом подам. Я имею право на качественное медицинское обслуживание, я такой же человек, как и он, просто он в белом халате, а я когда-то попал в рискованную ситуацию. И нас же много таких, по всей-то стране, говорят, что около 18 тысяч человек.
Слушай, а если все эти 18 тысяч откроют лица, думаешь легче станет?
Конечно станет! Ситуация уже поменялась, когда мы раздаем листовки на улице, люди сами подходят и задают вопросы, им интересно узнать об этой болезни. О путях передачи, о том, как защитить себя, своих детей. Нам всем нужно начинать с молодых людей, с подростков. С ними надо говорить, им надо рассказывать о том, что ВИЧ – не приговор, что есть лечение, что можно в любой момент пройти тестирование и не бояться. Они же все парниковые сегодня, тепличные. Они же целый день в интернете сидят, не хотят ни здоровьем заниматься, ни учиться. У них сейчас все есть, это у нас ничего не было в свое время. Кто знал еще 15 лет назад, что у меня дома будет компьютер с выходом в интернет?
Как думаешь этот прогресс — он больше позитивный или негативный?
Это хорошо, что у молодежи столько возможностей, но они деградируют.
Если все сложится и у вас с Таней родится ребенок, как ты будешь его воспитывать?
Я не хочу, чтобы он повторил мой опыт, никому такого не пожелаю. Конечно, я хочу чтобы он был красивым, успешным, умным. Чтобы знал, как защитить себя от зависимостей, от ВИЧ-инфекции, чтобы был разборчивым в людях. А как буду воспитывать – не могу сказать, у меня нет опыта. Когда он родится, тогда и посмотрим. Если это будет мальчик, постараюсь передать ему принципы, которым научил меня отец. А он учил меня приспосабливаться к любым условиям. Вот, например, я когда был в «Палаточном лагере» в прошлом году, с собой взял все – вплоть до подушки и одеяла. Таня тогда злилась, а я ее успокаивал: «Вот будет конец света и мы с тобой точно не пропадем» (улыбается).
Кстати, а какие три вещи ты бы взял на необитаемый остров?
Таню, это в первую очередь. Обязательно антиретровирусную терапию, без нее никуда. И третье — или спички, или воду. Хотя, воду наверное можно будет найти, а насчет огня…так что спички, останавливаемся на них.
Данное интервью подготовлено в рамках проекта «Прототип инновационного подхода позитивной девиации женщин и мужчин, живущих с ВИЧ в Молдове». Цель проекта — снижение уровня стигмы и дискриминации по отношению к людям, живущим с ВИЧ путем внедрения прототипа позитивной девиации для увеличения числа ЛЖВ, живущих успешно и с открытым лицом, не скрывая свой статус. Данный проект финансирует организация UN Women, реализует проект общественная ассоциация «Позитивная Инициатива».
Текст, фото: Елена Держанская