В начале сентября в Кишинев приезжал международный эксперт по развитию организаций сообщества, Геннадий Рощупкин. В течение четырех дней Геннадий делился секретами и законами грамотного планирования стратегии НПО с участниками тренинга, после чего согласился дать нам интервью. Беседа у нас получилась длинной, очень личной и какой-то особенно смелой.
Геннадий, давайте начнем с главного, как прошел тренинг, ради которого вы в Молдове?
Его результаты обсуждать еще рано. Но впечатлениями я поделюсь: по-моему, он прошел хорошо, в том смысле, что участникам были интересны те вещи, которые мы обсуждали. Кроме того, мы работали не в режиме «большой и умный учит чему-то маленьких и глупых», нет. Это было скорее похоже на рабочую встречу и мне такой формат больше нравится. Все участники тренинга — это люди с собственным опытом и, часто, довольно значительным. С такими людьми всегда приятно сидеть на равных за столом, потому что в этой ситуации я не только отдаю, но и получаю.
Тема прошедшего тренинга – стратегическое планирование. Насколько важен этот пункт в работе НПО?
Стратегическое планирование важно потому, что позволяет сделать работу НПО более устойчивой. В рамках составляемого плана мы просчитываем те риски, с которыми можем столкнуться в работе. Соответственно мы заранее предпринимаем какие-то действия, чтобы эти риски снизить. Стратегическое планирование крайне важно для фандрайзинга, потому что оно дает больше времени на поиск доноров. Если мы на три года имеем какой-то перспективней план, то мы можем вещи на 3-ий год готовить потихонечку, планомерно уже в начале 2-го. Это совершенно другой подход в работе, чем ситуационное планирование, когда организация просто реагирует на происходящее.
С другой стороны, стратегический план – это вещь, которая может по-хорошему получится только у той организации, которая прошла определенные этапы в своем развитии. Например, когда решены вопросы лидерства и основных целей совместной работы людей в рамках организации. Не стоит забывать, что стратегическое планирование, как и ложка из известной поговорки, будет уместным тогда, когда в нем есть необходимость. Иначе потраченные усилия и время не оправдаются.
Геннадий, на подобных тренингах вы открываете свой ВИЧ-статус или это не обязательно?
На этом тренинге в этом не было необходимости, так как основная тема очень косвенно касалась того, к какому из сообществ я могу принадлежать. А вот в прошлом году я был соведущим очень интересной встречи для сотрудников агентств ООН в Центральной Азии, ее задачей было дать им возможность лучше понять уязвимых к ВИЧ людей, лично познакомиться с ними, лучше понять их потребности. Там сотрудники ООН сидели за одним столом с женщинами, вовлеченными в оказание секс-услуг, потребителями наркотиков и людьми, живущими с ВИЧ, в числе которых был я. На той встрече я открыл свой ВИЧ-статус, потому что это было к месту.
После того тренинга к вам подходили незнакомые люди, чтобы обняться, например, или сказать что-то типа «У меня тоже ВИЧ» и поблагодарить за искренность?
Раньше подходили, но это было достаточно давно. Потому что тогда, 10-15 лет назад, эта тема была совсем новой. Помню, я приехал в один российский город, в котором мы проводили семинар для врачей по консультированию до и после теста на ВИЧ. Так вот, после семинара ко мне подошла врач из СПИД-центра и говорит: «Геннадий, вы не обидитесь, если я вас осмотрю?». Оказывается, у нее еще ни разу не было пациентов с ВИЧ-инфекцией, и ей нужна была хоть какая-то практика. Я согласился. Надеюсь, этот опыт как-то помог.
Сейчас, когда у вас уже есть определенный авторитет, опыт, имя, вы еще сталкиваетесь с дискриминацией?
Не знаю. Я точно знаю, что до сих пор одергиваю себя в каких-то ситуациях. Это скорее ожидание стигмы со стороны окружающих, которое осталось с самых первых лет. Конечно, его стало значительно меньше, но иногда я ловлю себя на том, что чувствую себя немного скованно в каких-то ситуациях.
Например, в кабинете стоматолога, так?
К примеру. Когда у меня болит зуб, я до сих пор размышляю, пойти ли мне в СПИД-центр или я могу спокойно пойти в обычную поликлинику. И тут опять вопрос: а если я приду в поликлинику, должен ли я сказать, что у меня ВИЧ, или нет? Хотя, опять же, это мне надо интересоваться, насколько врач меня защищает, а не предупреждать с порога: «Вы поаккуратнее со мной».
Или «Наденьте две пары перчаток»…
Нет-нет, вот этого не надо. Это распространенный миф, как и тема про 2 презерватива, которые, якобы, лучше защищают. Было доказано, что 2 надетых презерватива начинают тереться друг о друга, и рвутся быстрее. С перчатками другая история, когда врач надевает две пары, понижается чувствительность и он начинает действовать более грубо и жестко. Следовательно, возрастает риск повреждения перчатки о край зуба из-за понижения чувствительности и т.д.
Ваш диагноз как-то повлиял на ваш характер?
Сложно сказать. Потому что диагноз я получил, когда мне было 18 лет. На тот момент я был еще подростком, и чего бы из меня выросло без диагноза, я не могу ответить.
В своей брошюре «Забота о себе» вы пишете, что самое главное, что меняется после постановки диагноза, — это отношение к себе и отношение других к тебе. Как поменялось ваше отношение к себе и как к вам стали относиться окружающие, после того, как вы узнали, что у вас ВИЧ?
Мне кажется, я стал более внимательно и аккуратно к себе относиться, стал лучше понимать самого себя и свои ощущения. Что касается друзей, они резко разделились на 2 части, небольшая часть сказала «Мы с тобой», большая часть сказал «Ну, очень жаль, пока». Это связано не столько со страхом заражения или чем-то в этом роде, сколько с неготовностью к чужой боли, пускай и потенциальной. Ведь если человек для вас не является очень ценным близким другом, то терпеть боль этого человека, как правило, не хочется.
В данной брошюре вы так же упомянули ваше интервью на передаче «Тема» у Влада Листьева. Расскажите, как вы там очутились и каковы были ваши впечатления?
Мне позвонила менеджер программы Влада. Я сразу согласился, мне было интересно и приятно. Влад Листьев мне всегда нравился и как человек, и как телеведущий. После программы я ни разу не пожалел о том, что согласился. На той передаче первый раз за все время, пока я жил с ВИЧ-инфекцией, я почувствовал, что человек меня не только не боится, а он как-то очень спокойно со мной общался, задавал интересные вопросы, которые ни в коей мере не унижали моего достоинства. С ним было очень комфортно. Единственное что он сделал театрально, на камеру, – публично пожал мне руку.
Вы много пишете о том, что человек, живущий с ВИЧ должен обязательно заботиться о себе. Как вы о себе заботитесь?
Я не очень системный человек, по часам не живу. Но одно из правил, которое мне помогает – прислушиваться к себе. К примеру, если я хочу арбуз, значит надо его съесть.
Но хоть какие-то здоровые привычки у вас есть?
По утрам я пью стакан-два кефира. Это полезно, кефир снимает один из побочных эффектов АРВ-терапии, которую я принимаю, и это вкусно, а значит, приносит мне удовольствие.
А когда у вас что-то болит, что вы делаете?
Пугаюсь. Это осталось еще с того времени, когда я только узнал о диагнозе. До сих пор, когда у меня высокая температура дольше трех дней или что-то в этом роде, из моей головы вылезает жирный червяк и говорит «Ну все, Рощупкин, все когда-нибудь кончается…». Но я знаю по опыту, что я побоюсь день-другой, а потом все восстановится, и я буду дальше жить, лечиться и заниматься привычными делами. Но первая реакция все равно есть и через нее приходится проходить.
Но к врачу в итоге обращаетесь?
Естественно. Хотя я не люблю ходить к врачу, при том, что врач, которая меня ведет, очень приятный и профессиональный человек.
Вы, наверное, с ней друзья?
Понимаете, врач — это человек, который получает зарплату за работу со мной, и врач — это человек который может не все. А от друзей мы ожидаем многого. Дружеские отношения и обращение за профессиональной помощью в госучреждения, это две разные вещи.
Геннадий, давайте поговорим о том, что вы делали до 2001 года, когда начали принимать АРВ. Вас ведь как-то лечили?
Нет. Моя врач начала мне предлагать терапию года за полтора до того как я начал принимать АРВ, потому что анализы были плохие. То есть у нее ушло полтора года, чтобы убедить меня в том, что мне это нужно.
Но в одном из ваших интервью вы говорите, что до этого момента вы периодически ложились в больницу, зачем вы это делали?
По правилам того времени, человек, живущий с ВИЧ должен был проходить регулярный медосмотр. В те годы больница была не только больницей с инфекционным отделением, это было место, где можно было познакомиться с людьми, такими же, как и ты. В этой больнице ты ощущал себя более защищенным, где не надо было ни от кого прятаться. И когда мне стало не надо этого клуба, я перестал туда ложиться и начал проходить все амбулаторно.
Когда вы узнали, что у вас ВИЧ, не возникало порыва написать список дел, которые надо успеть сделать до предполагаемого конца?
Возникало, но помню, что перестал этим заниматься на этапе продумывания меню на собственных похоронах. Просто потому, что не смог решить, что же выбрать.
У вас бывали случаи, когда вы жалели о том, что у вас ВИЧ?
Много раз.
А моменты, когда вы были благодарны за это?
Думаю, что нет. Заболевание — это препятствие, я его преодолеваю и я молодец. Но это препятствие лишает меня времени, сил, многих возможностей, чему тут радоваться?
Хорошо, поделитесь опытом, как вы расслабляетесь, избавляетесь от стресса?
У меня неплохо получается планировать, хоть я и постоянно пытаюсь улучшить этот навык. Потому что планирование — это один из очень хороших инструментов, который помогает избежать стресса. Отдых тоже надо планировать. Если я знаю, что мне предстоит длительный период напряженной работы, то после нее я предпочитаю куда-нибудь поехать. Я очень люблю ездить во Львов, это потрясающе красивый и приятный город. Секс — это еще одна вещь, которая ежедневно может убирать напряжение либо снижать его. Хорошая сексуальная жизнь важна в принципе. Еще я очень люблю готовить, но только для людей, которых люблю.