Закон запрещает раскрывать медицинскую тайну и нарушать неприкосновенность частной жизни. Но когда дело доходит до ВИЧ, страх инфицироваться порой преобладает над здравым смыслом, научными фактами и правом. Корреспондент СПИД.ЦЕНТРа рассказывает историю, как из-за болезни из человека сделали изгоя и выжили его с работы.
В конце 2018 года Вера (попросила называть себя этим именем) устроилась изолировщиком жил кабеля на завод «Электрокабель». Так как она только недавно начала заниматься этим делом, работала под руководством наставницы Елены. Однажды, когда Вера обсуждала с подругой по телефону свои лекарства, наставница услышала разговор и начала задавать вопросы, о чем идет речь. Не получив ответа, она оставила Веру в покое. Вскоре на заводе у одного из сотрудников начались проблемы с желудком, а у Веры оказались с собой подходящие таблетки. Когда она вытаскивала их из сумки, выпала пачка эмтрицитабина — это антиретровирусный препарат, который применяют при лечении ВИЧ-инфекции. Наставница обратила внимание на таблетки, но ничего не сказала и ушла на больничный. После возвращения на работу Елена перестала работать с Верой и отправила ее к начальнику, который дал той другое рабочее место.
Однажды к ней подошла другая сотрудница завода и спросила:
— А у тебя правда есть…?
— Что есть? — удивилась Вера.
— Ну, заболевание…
— Какое? — спросила Вера.
— Все уже знают, — ответила девушка.
Никто не хотел раскрывать, откуда все узнали, что у Веры ВИЧ. Но она считает, что это сделала именно наставница — интересовалась таблетками и легко могла прочитать про эмтрицитабин в интернете. Когда Вера напомнила наставнице, что за такие вещи (разглашение медицинской тайны) «сажают», та предложила ей попробовать.
Изоляция и одиночество
Одни коллеги стали сторониться Веры, другие, наоборот, навязчиво лезли с расспросами и советами. Одна женщина подошла и попросила Веру сжать кулаки, чтобы посмотреть на ее вены. Якобы, это покажет, употребляет ли человек наркотики. Другая решила давать Вере советы, так как ее тетя работает «ведущим инфекционистом» во Владимире. «Ну, ты же раньше кололась? Он только по игле передается», — сказала Вере племянница ведущего инфекциониста.
К тому моменту Вера похудела, и некоторые коллеги стали сомневаться, что она принимает препараты для лечения ВИЧ-инфекции. Они считали, что от лекарств человек непременно должен набрать вес. А начальник сказал, что у него шли мурашки по спине, когда она ела в общей столовой на заводе.
Автор иллюстрации: Елена Лукьянова
«Моя подруга оставляет меня со своим ребенком, я принимала у нее ванну, я ем у нее дома. Она нормально относится к моему заболеванию, — рассказывает Вера. — У меня есть мужчина и двое детей. А на заводе появилось такое чувство, что я попала в средневековье, где говорят: «Ты ведьма». И сожгут без доказательств. Говоришь им: «Хоть почитайте про это». Все бесполезно».
Из-за этого женщина «ушла в себя совершенно и закрыла все общение». Лишний раз ни к кому не подходила, обедала отдельно за свой счет, чтобы не находиться в общей столовой. «В раздевалку я старалась заходить, когда все уже ушли. Мне было очень тяжело это выносить».
Когда совсем накипело, она пошла в отдел по работе с персоналом и попросила помочь — так как они занимаются решением рабочих конфликтов. Но ей предложили сначала принести справку от инфекциониста, что она не опасна.
«Врач на меня посмотрела и говорит: «Какая справка? Иди в прокуратуру пиши». Она вставила мне мозги на место», — вспоминает Вера.
Ситуация усугубляла и без того тяжелый процесс принятия болезни. Даже сейчас в беседе она старается не говорить слово ВИЧ, а заменяет его другим либо вообще пропускает. Вера узнала, что живет с вирусом, в 2016 году, а до этого работала в родильном доме и в скорой помощи, у нее медицинское образование.
«Когда я только узнала про диагноз, первая мысль была: «Зачем теперь жить? Почему это случилось со мной?». Как фельдшер я, конечно, все про это знала. Но когда это касается тебя, мозг отключается», — рассказывает Вера.
Она обратилась к психотерапевту и принимала препараты, хотела пойти в группы поддержки для ВИЧ-позитивных людей, но психотерапевт сказал, что лично ей лучше дистанцироваться от этой темы. И даже сейчас, когда Вера каждые три месяца ездит сдавать кровь для анализов, ей эмоционально тяжело.
«Много дало заявление в прокуратуру?»
Она решила добиться возбуждения уголовного дела за нарушение неприкосновенности частной жизни, но перед этим все же уволилась с завода по собственному желанию. Работать там больше не могла.
В итоге Вера встретилась с прокурором и написала заявление. Его передали в следственный комитет: «Я так радовалась, что делу дали ход. Однако я рано радовалась».
Однажды в магазине она пересеклась со своим бывшим начальником с завода. Он подошел к ней и спросил: «Ну что, много тебе дало твое заявление в прокуратуру?». Сказал, что Вере отказали в возбуждении уголовного дела. Сама она об этом не знала. Оказалось, отказ был оформлен уже месяц назад, но никто ее об этом не уведомил.
Следователю бывшая наставница Веры рассказала свою версию истории: однажды она сделала Вере замечание, мол, со станками нужно работать аккуратно, иначе можно получить травму. На что Вера, по словам наставницы, ответила, что ей и так осталось недолго жить, потому что у нее ВИЧ. После этого наставница отправилась к руководству и заявила, что не может работать с Верой, так как она агрессивная, отвлекает от работы и к тому же у нее ВИЧ, а она боится заразиться. Другие сотрудники завода сказали следователю, что Вера сама рассказала о своем диагнозе.
«Они утверждают, что я якобы устроилась на завод с целью самоубийства. Мне удалось встретиться со следователем. Я говорю ему: «У меня медицинское образование. Неужели вы думаете, что я не найду способа покончить с собой, а решу сделать это на заводе? Даже если я нарушу технику безопасности, где гарантия, что я сразу помру, а не останусь овощем на всю жизнь? Нет никакого смысла убивать себя на производстве».
Автор иллюстрации: Елена Лукьянова
Вера написала жалобу на отказ, и прокуратура вынесла постановление, что отказ в возбуждении уголовного дела вынесен преждевременно и нужно провести проверку. Но потом ей вновь отказали. После этого в сентябре 2019 года областной следственный комитет сообщил, что взял дело на контроль, но до сих пор Вера ничего не знает о судьбе этого дела.
Юрист Александр Ездаков говорит, что сложно возбудить уголовное дело по этой статье, когда нет никаких доказательств, а лишь слово одного против слова другого.
«Следователь оценивает факты, которые есть, — объясняет он. — Если есть только слова, и никто из сослуживцев не подтвердит, что именно эта женщина рассказала о заболевании, то возбудить уголовное дело будет очень сложно. Доказательством могут быть показания свидетелей, это может быть какая-либо переписка».
Ездаков вспоминает случай, когда так и не удалось возбудить уголовное дело — все утверждали, что женщина сама рассказала про свой статус.
«Из-за стигмы и дискриминации у нас многие боятся отстаивать свои права и писать заявления в правоохранительные органы: что знают двое — знают все, — продолжает юрист. — Но, как правило, сотрудники правоохранительных органов вполне вменяемые люди, и они прекрасно понимают, что несут ответственность за сохранение личной тайны. В суде в начале процесса нужно просить провести заседание в закрытом режиме. Решение суда в таком случае может даже не публиковаться или публикуется с сокрытием всех персональных данных».
«Черный список»
Вера уволилась с завода год назад, но до сих пор не может найти другую работу. Везде ее сначала обнадеживают, а в последний момент отказывают в трудоустройстве. Когда она нанималась табельщиком в депо, ремонтирующее вагоны, ей предложили работу «на полный день». «У меня эйфория: после стольких мытарств берут на работу! Проходит день, и тут начальство сверху ему говорит, что меня не берут. У меня истерика, — сетует она. — Целый день я там отработала, все мне уже дали свои номера телефонов для связи по работе, дали инструкции. У меня уже рабочий настрой, и все обрубили».
На другом заводе Вера прошла собеседование: ей сперва сказали «приходить в понедельник», а потом внезапно сообщили, что начальство закрыло вакансию. В еще одном месте она прошла два собеседования, но ей снова отказали, объяснив, что «не готовы ее взять».
«У меня такое чувство, словно я в каком-то черном списке, как бывает у банков. Я согласна, куда-то в магазины меня могут не брать. Но почему меня нельзя взять на производство? Куда бы я ни пришла — везде нет», — недоумевает женщина.
Вера могла бы вернуться в медицину, какое-то время она даже подрабатывала в платной скорой помощи, но у нее все еще есть неконтролируемый страх кого-либо инфицировать. Не может заставить себя сделать пациенту внутривенную инъекцию, ничего не может поделать со своим страхом.
«У меня начинают трястись руки, как только нужно это сделать. Этот страх не получается перебить ничем. Умом я все понимаю, но со страхом справиться не могу. А на скорой, если это вдруг ДТП, я не могу ни на кого переложить эту работу».
Поэтому Вера безуспешно пытается устроиться куда-нибудь на производство и освоить там новые профессии. Без работы и без денег на адвоката она старается довести до суда разбирательство, но даже возбудить уголовное дело пока что не получается. Вера считает, что будет справедливо, если это дойдет до суда и виновники понесут хоть какое-то наказание.
