Светлана Мороз – координатор проектов в благотворительной организации «Позитивные женщины» (Украина), председатель правления Евразийской женской сети по СПИДу, и она уверена, что ВИЧ – это точно не конец. Пробыв по работе в Кишинёве два дня, Светлана ответила на пять вечных вопросов о ВИЧ. А после уехала дальше отстаивать права и свободы людей, живущих с ВИЧ.
Как вы считаете, мы когда-нибудь победим эпидемию ВИЧ?
Если честно, я не совсем понимаю, что означает победа – контроль над заболеванием или полное его искоренение? Это вопрос больше про личное восприятие и про каждого в отдельности. Для одного победа – это получить лекарство. Для другого победа – жить полноценной жизнью. Для кого-то победа – родить здорового ребёнка. У каждого свои мелкие победы, из которых складывается всеобщее понимание того, что эпидемия под контролем или остановлена. Это всё в нашем сознании, в нашей голове. Если вы или я так решим, значит так и случится.
Что вы почувствовали, когда узнали, что у вас ВИЧ?
Разозлилась. Это спасло меня от отчаяния. Я была на пятом месяце беременности, мне было 19 лет, даже дату помню – 18 июня 1998 года. У меня были грандиозные планы, я собиралась замуж, поступать в ВУЗ. А тут такое. Тогда я сказала себе: «Нет, не сейчас. Всё, что я запланировала – случится». И всё случилось – и замуж я вышла, и поступила в университет, и родила здорового сына, а потом дочь. Мне повезло с врачом, она не рассказывала мне страшилки, а говорила правильные вещи.
Почему ВИЧ – это не конец?
ВИЧ – это всего лишь вирус, вирус маленький, а я большая. Почему это должно быть концом? Долгое время слишком демонизировали величие этого вируса, ко всему этому накладывались стереотипы, страшилки, ВИЧ называли и считали чумой, всё это сыграло против эффективной профилактики и отняло шансы у многих людей избежать инфицирования. С ВИЧ нужно договориться и понять, на каких условиях вы можете жить вместе так, чтобы он минимально тревожил вас.
Как бороться с ВИЧ-диссидентами, которые не признают существование вируса?
Они просто разного уровня бывают. Есть такие «тихушники», которые сидят и никому не мешают. А есть такие пафосные, публичные, претендующие на масштабность, и тут должны быть разные стратегии, как на них реагировать, или не реагировать. Потому что отсутствие реакции иногда может быть самым правильным вариантом. Надо смотреть по обстоятельствам и понимать, что у диссидентов есть свой слушатель, это люди, которые готовы в это верить и воспринимать как правду или истину. Их аудиторию надо переманивать на свою сторону. И показывать, в чём преимущества, если вы примете своё заболевание, будете лечиться, заботиться о своём здоровье.
Каково это – быть женщиной, живущей с ВИЧ?
Надо пройти какие-то определённые стадии, я мало знаю тех, кто прошёл это с первого раза безболезненно. Я не исключение. Я вообще застала две эры – когда не было лечения, было отчаяние и мысли о том, что я не доживу до момента, когда мой сын пойдёт в первый класс. И вторая эра – когда лечение стало доступным, и я тогда выдохнула, потому что горизонты открылись. Плюс, работая в этой сфере, я начала видеть людей, которые по 30 лет живут с ВИЧ и прекрасно себя чувствуют.
Сейчас у меня другой этап, он, наверное, связан с тем, что в жизни случились вещи намного страшнее, чем ВИЧ. Раньше самой большой трагедией я считала этот диагноз. Когда случилась война (Имеется в виду вооруженный конфликт на востоке Украины. – Прим. ред.), и моя жизнь перевернулась с ног на голову, когда друзья становились врагами, а враги превращались в друзей, когда надо было бежать из собственного дома, когда я не знала, дождусь ли своего мужа живым, – тогда ВИЧ уже потерял свою актуальность. Как угроза. Нет универсального ответа, каково это – быть женщиной, живущей с ВИЧ. Потому что жизнь всегда преподаёт такие уроки, которые нужно просто принять и прожить.